Когда Кенет кое-как управился со страхом и вновь обрел способность воспринимать окружающее как следует, оказалось, что о начале трибунала уже объявлено. Он только успел услышать, что вначале будут разбирать проступок новоприбывшего воина как менее значительный, и слегка приободрился.

– Имя? – рявкнул начальник караула.

– Кенет, – ответил Кенет как можно более твердым голосом.

– Ну и имена у вас в провинции, – пробурчал под нос начальник караула и громогласно продолжил: – Рассматривается обвинение воина Кенета, прибывшего в каэнский гарнизон сегодня утром.

– С опозданием прибывшего, – уточнил господин массаона. Перед выходом к строю он вытер пот; лицо его было сухим, но капельки пота еще поблескивали на ресницах.

– Это ученику воина дозволяется задержаться на строительстве дороги, а уж потом докладывать. А воину положено сначала явиться с докладом о прибытии, а потом только заниматься чем ему заблагорассудится.

Лица молодых воинов выражали растерянность и скуку: проступок воина Кенета мельче мелкого, не сразу и углядишь. Зачем вытаскивать такую ерунду на общевойсковой трибунал? Более опытные понимали, что не стал бы массаона Рокай срамиться, срывая гнев на ком попало по мелочам, и ждали продолжения.

– Притом же во время проверки дороги воин Кенет был мною замечен в неподобающем виде, а именно – без меча, хайю и пояса.

Над строем пронесся судорожный вздох.

Не будь массаона так разгневан, он объявил бы обвинение и тем ограничился. Но в такой безоглядно мутной ярости на него накатывало: если уж начинал говорить, то не мог остановиться.

– Воин может показываться на людях без упомянутых предметов воинского достоинства в тех только случаях, когда он состоит под трибуналом по обвинению в измене долгу либо находится в разведке. Ты, случаем, не в разведке находился на дорожных работах? – ядовито поинтересовался массаона.

Кенет мотнул головой. Глупо, но еще глупее произнести «нет» вслух.

– Тебя твой учитель таким вещам не учил? – Теперь уже не только старые служаки, но и новички и даже Кенет – все видели, с каким трудом сдерживает ярость массаона.

– Нет, – хрипло ответил Кенет.

– Ах нет? Изумительно. Позволь осведомиться, кто же это совершил столь вопиющее упущение? – Голос массаоны был по-прежнему ровен, но не в голосе – в глазах его что-то клокотало и подергивалось.

И внезапно страх покинул Кенета. Ярость массаоны сулила ему множество неприятностей, но он видывал вспышки гнева и пострашнее.

Молчаливое, с томным блеском в глазах бешенство Аканэ было ему слишком памятно.

– Я не хотел бы называть его имени, – возразил Кенет. На него невесть откуда снизошло спокойствие до того ледяное, что он ощутил холод промеж лопаток, поежился и едва не чихнул.

Воины затаили дыхание. На лице массаоны вновь проступил пот.

– Моя вина – мой ответ, – упрямо произнес Кенет. – А имя моего учителя позорить попусту не стоит. Его вины здесь нет. Он не всему успел научить меня. Нам пришлось закончить обучение раньше, чем он полагал… и опять-таки его вины в этом нет, – неуклюже повторил Кенет.

Его упрямство подействовало на гнев массаоны как масло на бурные волны: хоть ненадолго, но смирило. Вздумай Кенет оправдываться, и от него бы мокрого места не осталось. А строптивость новичка массаоне неожиданно понравилась: вины своей парень не отрицает, хотя не так уж и виноват; добрым именем учителя дорожит…

Начальник караула неожиданно кашлянул и выступил вперед.

– Воин правду говорит, – негромко сказал он. – Меч у него еще ученический, деревянный. Настоящего, видно, не успел заслужить.

– Великолепно, – выдохнул сквозь зубы господин массаона. – Интересно, кто же это дает воинское посвящение ученику, который еще меча настоящего не заслужил?